Загадка песков - Страница 63

Никакие силы на свете не могли превратить салон «Дульчибеллы» в пригодную для приема леди гостиную. Мне оставалось придать ему хотя бы более или менее сносный вид посредством куска ветоши и швабры. Потом я распихал по полкам и ящикам трубки, карты, разбросанные предметы одежды и прочий хлам, который уже успел накопиться, хотя убирались мы совсем недавно; привел в порядок нашу маленькую библиотеку, разжег плиту и накрыл стол чистой белой скатертью.

Прошло примерно двадцать минут. Я без особого успеха пытался оттереть копоть с потолка, когда услышал плеск весел и голоса. Я зашвырнул ветошь на бак, сполоснул руки и оседлал трап. К борту подходил наш ялик. Дэвис греб, на кормовой банке сидела молодая девушка в сером берете с помпоном, просторной непромокаемой куртке и темной саржевой юбке, из-под которой, если придерживаться чистой правды, выглядывала пара грубоватых резиновых сапог, mutatis mutandis, один в один таких же, как у Дэвиса. Как и у него, волосы ее были влажными от тумана, а румяное загорелое личико девушки представляло собой радостное пятно, разнообразящее унылый антураж местности.

– Вот и мы, – объявил Дэвис.

Никогда прежде не звенело его «майнер фройнд Каррузерс» такой музыкой в моих ушах, настолько же негармонично прозвучало последующее «фройляйн Долльман». Все четыре слога вопияли о лжи. Пара честнейших английских глаз смотрела на меня; честнейшая английская ручка… Быть может, он нелеп, этот наш островной обычай – пожимать дамам руку? Может, и так, но эта загорелая, крепкая и вовсе не такая уж миниатюрная, о сентиментальный читатель, ладонь стиснула мою. Разумеется, я располагал более весомыми, нежели национальный инстинкт, причинами подозревать о ее английском происхождении, но, даже не сомневайся я в подлинности немецких корней девушки, поздравил бы Германию с этим удачным образцом плагиата. По ее голосу и речи я понял, что немецкий она усвоила с младых ногтей: дикция и акцент были безошибочны, по крайней мере для моего британского слуха, но вот присущая местным резковатость оставляла желать лучшего.

Она поднялась на борт. Последовал пустой разговор о времени и погоде, но он не клеился, потому что в мы в душе хотели положить ему конец. Никто не решался приступить к тому, что действительно беспокоило. Мои сомнения были, впрочем, слишком зачаточными, чтобы их озвучивать, поэтому я поднял тему о чае и тепле каюты, но вспомнил о нашем договоре с Дэвисом.

– Ну, если только на минуточку, – согласилась фройляйн Долльман.

Я предложил ей руку и проводил к трапу. Она с глубочайшим интересом – жадным, затаившим дыхание интересом, таким трогательным – обвела взглядом палубу и рангоут.

– Вы ведь бывали на «Дульчибелле» прежде? – спросил я.

– На борт я никогда не поднималась.

Это показалось мне странным, но, в конце концов, о пребывании Дэвиса на Нордернее в сентябре мне были известны лишь разрозненные детали.

– Конечно, именно это и смутило меня! – воскликнула вдруг девушка, указывая на бизань – Я же вижу, что-то изменилось.

Дэвис, покончивший с креплением фалиня, поведал о происхождении новой мачты. Повесть вышла длинная, и вскоре внимание слушательницы переключилось с предмета рассказа на оратора, который изначально смотрел только на нее. В результате у стороннего наблюдателя появилась прекрасная возможность. То был лишь краткий миг, но я воспользовался им сполна. Испытывая в душе горькие сожаления и раскаяние, я обругал себя циничным глупцом за неспособность предвидеть подобный поворот и с упавшим сердцем взглянул в лицо новой ситуации. Ибо, не постыжусь признать, мне дорог был Дэвис и важен успех нашего дела.

Никогда не могла она стать добровольным соучастником того покушения на Дэвиса. Послужила ли девушка бессознательным орудием или ее заставили? Если верно последнее, то известен ли ей секрет, ключи к которому мы ищем? В высшей степени маловероятно, пришел я к заключению. Будучи связан соглашением, важность которого стала мне теперь вполне очевидна, я вынужден был отбросить оружие своей дипломатии и строго-настрого (ну или, пожалуй, просто настрого) запретить себе любые попытки прямым или косвенным образом выкачать информацию из этого источника. Но не наша вина, если ее слова или поведение дадут нам некое представление о положении дел. А Дэвису и так известно больше, чем мне.

Мы провели на палубе несколько минут, в течение которых фройляйн Долльман засыпала нас градом вопросов, в которых причудливо смешивались профессиональные знания и личный интерес касательно постройки яхты, ее оснастки и мореходных качеств.

– Как удалось вам справиться в тот день в одиночку? – неожиданно спросила она у Дэвиса.

– А, ничего страшного и не было, – последовал ответ. – Но куда приятнее иметь друга.

Девушка посмотрела на меня и… Да, кивнул я, готов отдать за Дэвиса жизнь прямо здесь и сейчас.

– Отец говорил, что с вами ничего не случится, – заявила она решительно. Слишком решительно, на мой взгляд. А потом повернулась к какой-то снасти или блоку, и град вопросов возобновился. Наш компас показался ей очень впечатляющим, особенно же ее заинтересовала конструкция треклятого шверта. «Вот так делают у вас в Англии?» – звучал постоянный рефрен.

Но вопреки внешней непринужденности все мы испытывали скованность и смущение. Спуск в каюту послужил приятным отвлечением, поскольку надо было быть совершенным сухарем, чтобы не улыбнуться при виде нашего салона. Я нырнул вниз первым, позаботиться насчет чая, оставив их искать взаимопонимание в части теории устройства английских спасательных шлюпок. Вскоре они последовали за мной. Как сейчас, вижу, как она, аккуратная и настороженная, как котенок, переступает порог, огибает громаду швертового колодца и устраивается на диванчике правого борта. Потом с робким любопытством, переросшим постепенно в оживление, Клара принялась знакомиться с примитивными удобствами и скудным имуществом нашей берлоги. Она исследовала риппингилловскую плиту, потрогала пальчиком охотничьи ружья и перебрала все безделушки на полках, с благоговением заглянула на бак. Все служило для нее предметом восхищения, от тесноты помещения до прискорбного недостатка столовых приборов и «корабельности» (иного слова подобрать не могу) нашего хлеба, приобретенного в Бензерзиле и пострадавшего от заточения и климата. Затронув Бензерзиль, мы, дожидаясь пока закипит вода, стали обсуждать шторм и наш визит в тамошнюю гавань. Тема, животрепещущая для нас, оставила ее совершенно равнодушной. При упоминании имени фон Брюнинга на лице ее не отразилось ни малейшей эмоции. Напротив, фройляйн, руководствуясь мотивом, о котором несложно было догадаться, делала все возможное, чтобы продемонстрировать свое безразличное отношение к офицеру.