Загадка песков - Страница 62

– Вряд ли мы далеко продвинемся сегодня, – философски заметил Дэвис. – Такое время от времени случается. Показания барометра характерны для осеннего антициклона: тридцать с половиной, и не движутся. Тот шторм был последним из бурь равноденствия.

В тот день мы, как на само собой разумеющемся, остановились на курсе с материковой стороны острова. Маршрут был кратчайшим к гавани Нордерней и едва ли более сложным, нежели проход через Вихтер-Эе, который, судя по карте, весь загроможден мелями и на деле является самым труднодоступным из всех проливов, ведущих из-за островов в Северное море. Но, как я уже говорил, этот способ навигации, и без того малопонятный для меня, при плохой видимости превратился в форменную путаницу. От любой попытки сориентироваться у меня голова шла кругом. Поэтому я, словно раб, приковал себя к лоту, отвлекаясь только на верповку, когда нам доводилось коснуться грунта. До двух у меня выпало две передышки – одна получасовая, когда мы попали в полосу безветренного тумана, вторая же только началась, как Дэвис вдруг воскликнул: «А вот и Нордерней!» И за пологим песчаным берегом с пучками водорослей, еще мокрыми после отлива, глазам моим предстала кучка холмов, как две капли воды, похожих на сотни других, что доводилось мне видеть недавно, но в то же время исполненных какой-то новизны и острого интереса.

Привычная формула «Не зевай!» вырвала меня из раздумий, а команда «Руль под ветер» и вовсе похоронила их на время. Ветер заходил с носа, поэтому нам пришлось на очень малой глубине ложиться на другой галс.

– А не лодка ли там, впереди? – спросил вдруг Дэвис.

– Хочешь сказать, галиот? – отозвался я. Мне совершенно четко были различимы очертания одного из этих знакомых судов, находящегося в полумиле впереди, как раз на границе видимости. – Как думаешь, это «Корморан»?

Дэвис ничего не ответил, но как-то сразу потерял концентрацию. Мой выкрик «Менее четырех!» прошел незамеченным, и мы тут же коснулись грунта, но сразу снялись по прихоти течения.

– К постановке на якорь! Якорь отдать! – последовало вдруг.

И мы встали посреди узкого протока, по которому шли. Я растравил оттяжку грота-гика и без помощи управился со стакселем и кливером. Пока я хлопотал, Дэвис продолжал глядеть в наветренную сторону в бинокль, и, к своему удивлению, я заметил, что руки его заметно дрожат. Прежде мне такого видеть не приходилось, даже в момент, когда одно неверное движение кисти означало бы неминуемую смерть на избитом прибоем берегу.

– В чем дело? – обеспокоился я. – Ты замерз?

– Та маленькая шлюпка, – ответил мой друг.

Я посмотрел в ту же сторону и заметил вдалеке белое пятнышко с четкими очертаниями.

– Небольшой рейковый грот и кливер. Это он, все точно, – пробормотал себе под нос Дэвис, словно в бреду.

– Он? Кто?

– Ялик с «Медузы».

Дэвис передал, а точнее сунул мне бинокль, сам же не отрывал глаз от далекой точки.

– Долльман?! – воскликнул я.

– Нет, это ее ялик. Он у нее для прогулок под парусом. Она пришла встречать ме… нас.

В окулярах бинокля белое пятнышко превратилось в изящный маленький парус, подставленный легкому попутному ветру. Корпус шлюпки скрывался за поворотом протоки, но вскоре показался в виду. Кто-то сидел на румпеле, но, мужчина или женщина, я не брался определить, потому что парус скрывал большую часть фигуры. Добрые две минуты – бесконечные минуты – мы молча смотрели. Туман оседал на линзах, но я не отрывал бинокля от глаз, потому что не хотел невзначай посмотреть на Дэвиса. Зато слышал, как он глубоко вздохнул, встрепенулся и издал свое характерное «хм-м». Потом ринулся на корму, отвязал фалинь ялика и подтянул его к борту.

– Ты тоже идешь, – бросил он, прыгая в лодку и устанавливая уключины (руки у него больше не тряслись).

Я рассмеялся и оттолкнул ялик.

– Я бы предпочел плыть с тобой, – с вызовом заявил мой товарищ.

– А я предпочитаю остаться. Приберусь пока тут и поставлю чайник.

Дэвис сделал полгребка, потом замер.

– Ей не стоит подниматься на борт, – сказал он.

– А вдруг она изъявит желание? День холодный, обратный путь далек, и естественная учтивость…

– Каррузерс, если она поднимется на борт, помни, пожалуйста, что это дело не имеет к ней отношения. И не смей ничего выуживать из нее.

Это маленькое нравоучение обожгло бы меня сильнее, не тверди я сам себе, что раз и навсегда, к добру или худу, но Рубикон уже перейден.

– На этот раз это исключительно твое дело, – сказал я. – Веди его, как сочтешь нужным.

Дэвис погнал ялик мощными ударами весел.

«Вот он такой, какой есть», – подумалось мне. Простоволосый, покрытый каплями тумана потертый непромокаемый плащ, застегнутый на одну пуговицу, серый свитер, шерстяные брюки (как у рыбака, идущего в открытое море), заправленные в высокие сапоги. На миг перед моим мысленным взором возник антипод Дэвиса, щеголь из Кауса. По лицу же своего друга я понимал, и удивлялся, что он ухватил стоящую перед ним дилемму за оба рога с той же силой, что и весла.

Я наблюдал как сближаются лодки. Курсы их должны были естественным образом пересечься примерно в трехстах ярдах от нас, но произошла заминка. Сначала парусная шлюпка резко остановилась и начала разворачиваться. «Села на мель», – констатировал я. Весельный ялик прибавил ходу, но вскоре тоже встал. С обоих суденышек донесся плеск весел, потом наступила тишина. Гребень водораздела, этот материальный Рубикон, такой прозаический и грязный, все еще предстояло перейти. Но можно и обойти. Обе шлюпки направились к северному берегу нашего протока. Две фигуры выскочили на сушу, держа в руках фалини. Закрепив лодку, Дэвис зашлепал по песку, а девушка, которую я теперь четко видел, пошла ему на встречу. Ну а мне самое время было начать уборку в каюте.