Загадка песков - Страница 26

Он намеренно выбросил меня на берег. Я не считаю себя подозрительным по натуре, но кое-что смыслю в лодках и море. Я знаю, он мог держаться рядом со мной, если бы хотел, и видел то место при низкой воде на следующий день. Взгляни еще раз на карту. Вот банка Хоенхерн, которая перекрыла мне дорогу. Она разделяется на две части: западную и восточную. Вот канал Тельте разветвляется и огибает банку. Оба ответвления широкие и глубокие, как обычно бывает в этих водах. Так вот, я даже близко не подошел ни к одному из них. Когда я в последний раз видел Долльмана, тот правил словно прямиком на мель. Это было примерно в этой точке, то есть в миле от северного рукава канала и в двух от южного. Я следовал указаниям компаса, но не обнаружил ничего, только буруны. Как было мне пройти? Помогло везение. Я говорил лишь о двух каналах, идущих вокруг банки, один с севера, другой с юга. Но присмотрись и увидишь протоку, идущую прямо через середину Западного Хоенхерна – очень узкую, извилистую и такую маленькую, что я, просматривая накануне вечером карту, не обратил на нее внимания. В нее-то я и влетел так лихо, когда крался вдоль линии прибоя в отчаянной попытке выиграть время. Вслепую угодив в протоку, я пересек полосу чистой воды и оказался у края Восточного Хоенхерна, вот здесь. Это была удача, которой я не заслуживал. Размышляя о тех событиях, я прихожу к выводу: имелось сто шансов против одного, что меня выбросило бы где-нибудь на берег и в три минуты размолотило в щепы.

– Но как прошел Долльман? – спросил я.

– Тут более-менее все ясно, – отозвался мой приятель. – Заведя меня достаточно глубоко, немец резко свернул в северный канал. Помнишь мои слова, что, когда я видел «Медузу» в последний раз, мне показалось, будто она привелась к ветру и встала лагом? Еще одно счастливое совпадение. Долльман привелся, поворачивая к норду, так я решил в суматохе и, когда сам, в свою очередь, подошел к банке, тоже намеревался взять к северу. И вот тогда со мной было бы все кончено наверняка, потому что мне пришлось бы огибать добрую милю отмели, чтобы дойти до входа в северный канал, а за это время меня бы тысячу раз выбросило на берег. Но получилось так, что я повернул к зюйду.

– Почему?

– Деваться было некуда. Я шел правым галсом – гик перекинут на левый борт. Чтобы повернуть на север, требовалось совершить фордевинд, а я не мог пойти на такой риск. Дуло, как в преисподней, чуть что пойди не так, и я бы глазом моргнуть не успел, как оказался на берегу. Думать об этом было некогда, но я переложил руль и повернул на зюйд. И, сам того не зная, оказался всего в двух кабельтовых от входа в тот крошечный центральный проход. Так что вся эта история от начала и до конца построена на сплошном везении.

«Помноженном на отвагу», – поправил я про себя, пытаясь, насколько позволяли понятия сухопутного человека, вообразить себе всю эту пугающую картину. Что до достоверности, то карта и рассказ Дэвиса говорили достаточно красноречиво и все-таки убедили меня лишь наполовину. «Шпион», как обозвал Дэвис своего лоцмана, мог сам ошибиться в расчете курса, оторваться, не желая того, от сопровождаемого и спастись от гибели тоже чудом. Я поделился сомнениями, но Дэвис отмел их с порога.

– Подожди с выводами, пока не услышишь все, – сказал он. – Надо вернуться к первой нашей с ним встрече. Я упоминал, что в вечер знакомства Долльман был груб, как медведь, и холоден, как камень, а потом вдруг оттаял. Теперь я понимаю, что он меня прощупывал. Задача не представляла труда, потому как со времени отъезда Моррисона мне не встречалось ни единого джентльмена, с которым можно было бы поболтать о моем круизе, да и я считал этого немца хорошим охотником при всей его уклончивости по части уток. Я говорил свободно – ну, по крайней мере настолько, насколько позволял мой скверный немецкий. Рассказал про две недели путешествия, и как я облазал все проливы и острова, и как мне вообще все интересно, как волнуют меня загадки ветров и приливов, течений и прочего. Поделился и трудностями: ошибочно установленными вехами и совершенной непригодностью допотопных английских карт. Долльман направлял меня, и в свете последующих событий я понимаю цель его наводящих вопросов.

Назавтра и послезавтра мы провели вместе немало времени, та же самая история продолжалась. И тут речь зашла о моих планах на будущее. Моя идея, как уже говорилось, заключалась в том, чтобы исследовать германское побережье, как до того я исследовал голландское. Его же идея – о Боже, как ясно вижу я все сейчас! – состояла в том, чтобы избавиться от меня, напрочь отвадить от этой части суши. Вот почему он утверждал, что уток там нет. Вот почему расхваливал Балтику в качестве места для круизов и охотничьих угодий. И вот почему настаивал, чтобы мы вместе пошли прямиком к Эльбе. Хотел проследить, что я очистил территорию.

– И преуспел в этом.

– Да. Но, в конечном счете, все это лишь догадки. Я имею в виду, что не берусь предположить, когда именно он почел за лучшее утопить меня. На одну плохую погоду полагаться было глупо, хотя Долльман ее дождался и втянул меня в историю. Но, сгорая от желания любой ценой покончить со мной, ухватился за великолепный шанс, связанный с переходом к плавучему маяку. Думаю, идея осенила его внезапно, по наитию. Предоставь он меня самому себе, я бы выпутался, а вот предложение срезать путь – это было сильно. Все играло ему на руку: ветер, море, пески, прилив. Долльман наверняка уже похоронил меня.

– Но как же экипаж? – удивился я. – Что подумает экипаж его яхты?

– Это другой разговор. Когда «Медуза» первый раз ложилась в дрейф, поджидая меня, матросы, двое, как помнится, находились на палубе, выбирая шкоты. Но когда яхта снова легла на курс, наверху оставался только сам Долльман, у штурвала. Никто не слышал ни слова из того, что он мне кричал.