Дэвис помолчал немного.
– Да, на деле настоящей опасности не было, – продолжил он. От этого привычного утверждения глаза мои широко распахнулись. – Я к тому, что этот удачный перелет в канал стал моим спасением. От того места я еще с милю пробирался в глубь песков, каждая гряда которых защищала меня от бури, словно волнолом. Вода, разумеется, кипела и была покрыта пеной, как в тазу для стирки, но сила моря иссякла. «Дульчи» стукалась о дно, но не сильно. Приближалась высшая точка прилива, а на половине отлива яхта будет лежать на обсохшей отмели.
В обычной ситуации я завел бы с помощью ялика верп, со следующим приливом прошел бы дальше и бросил бы якорь в месте, где мог остаться на плаву. Беда была в том, что я поранил руку, ялик вышел из строя, и это не говоря про поломку руля. Это произошло во время первого удара о песчаный гребень. Волна шла большая, и, когда мы стукнулись, ялик, болтавшийся на фалине за кормой, понесло на яхту и с силой шибануло о наветренный бакштаг. Я выставил руку, стараясь смягчить столкновение, и ее прижало к планширу. Лодку сильно повредило, поэтому верповаться я не мог…
Для меня все эти фразы звучали тарабарщиной, но прерывать его не хотелось.
– Рука же болела так, что я не мог даже управиться с парусами, которые хлопали и полоскали, как придется. Нужно еще было починить руль, а до ближайшего берега оставалось несколько миль. Разумеется, при улучшении погоды мне ничего не грозило, но если шторм продержится или усилится, пиши пропало. У всего есть пределы выносливости, и разное может случиться.
Так что появление Бартельса стало большой удачей. Его галиот стоял на якоре в миле от нас, в ответвлении канала. В промежутке между шквалами он заметил «Дульчибеллу» и отправился к нам на шлюпке, он и его парень. Ну и дьявольский рейс это, надо думать, был! Я обрадовался встрече… Хотя нет, вру: меня настолько обуяли злость, обида и стыд, что я, как последний глупец, стал отказываться от помощи. Тогда Бартельс просто взобрался на борт и начал работать. Он сущий демон в делах, этот коротышка. В полчаса убрал паруса, разнайтовил большой якорь, завел верп на пятьдесят саженей и вытянул яхту на чистую воду. Потом немцы отбуксировали ее дальше по каналу – это было под ветер, поэтому несложно – и поставили рядом со своим судном. К этому времени уже стемнело, поэтому я угостил их выпивкой и пожелал всего доброго. Буря ревела всю ночь, но стоянка была отличная, и якорь держал хорошо.
Вот и вся история, – подытожил Дэвис.
Поужинав, я долго размышлял о случившемся.
Дэвис откинулся и выдохнул, будто до сих пор ощущал облегчение от счастливого избавления. Я последовал его примеру и ощутил то же самое облегчение. Карта, не удерживаемая пальцами, скаталась в рулон со щелчком, будто спрашивая: «Ну и что вы об этом думаете?» Передавая речь приятеля, я немного пригладил и упорядочил предложения, потому что разволновавшийся по ходу рассказа Дэвис выражался несколько сбивчиво и нескладно.
– А что же Долльман? – спросил я.
– Да, что же Долльман? – повторил Дэвис. – Не слишком много мыслей осенило меня той ночью. Все произошло так внезапно. Единственное, в чем я готов поклясться, так это что Долльман намеренно устроил мне западню. Кое-что пришло мне в голову в последующие несколько дней, о которых я расскажу в нескольких словах.
На следующее утро прибыл Бартельс. Хотя по-прежнему штормило, нам удалось передвинуть «Дульчибеллу» в место, на котором в полуденный отлив она безопасно обсохла, и нам удалось добраться до руля. Нижняя пластина крепления старнпоста была вывернута, но мы закрепили ее, как смогли. Обнаружились другие небольшие поломки, но ничего серьезного, а потерю кливера вообще не стоило принимать в расчет, так как у меня имелось два запасных. Ялик отремонтировать в тех условиях не представлялось возможным, поэтому я просто принайтовил его к палубе.
Бартельс, как выяснилось, вез яблоки из Бремена в Каппельн – в этом самом фиорде – и в канал в песках свернул, чтобы укрыться от непогоды. Его путь лежал на реку Эйдер, откуда, как я уже говорил, можно (через реку и канал) попасть на Балтийское море. Разумеется, маршрут через Эльбу, новым каналом кайзера Вильгельма, короче. Эйдерский маршрут уже устарел, но Бартельс пользовался им, чтобы завести яблоки в Теннинг, городок в устье Эйдера. Оба пути выводят на Балтику близ Киля. Я намеревался пройти Эльбой, но события предыдущего дня выбили меня из колеи. Я передумал – сейчас объясню, почему именно, – и решил плыть по Эйдеру вместе с «Йоханнесом». На следующий день на востоке начало проясняться, и я с легкостью обошел галиот, оставив его в Теннинге, и через три дня был уже на Балтике. Так что всего неделю спустя после тех событий я сошел на берег и телеграфировал тебе. Видишь ли, мне пришло в голову, что тот парень был шпионом.
Это умозаключение, высказанное совершенно спокойно и неожиданно, повергло меня в полное изумление. «Я телеграфировал тебе, потому что тот парень – шпион». Именно эту логическую цепочку тяжелее всего было усвоить в тот миг. На секунду я перенесся в холодную роскошь лондонского клуба и вспомнил себя, разбирающего загадки Дэвисовой депеши, которые я поспешно истолковал как предложение провести отпуск. Отпуск! Что же на самом деле кроется за ним? Сомнения и страхи, мрачные и смутные, как туман за световым люком, заклубились в моем воображении.
– Шпион? – недоуменно повторил я. – Что ты хочешь сказать? И почему телеграфировал мне? Какой шпион? Чей?
– Я поделюсь своими догадками, – ответил Дэвис. – Я не думаю, что «шпион» – верное слово, но это все равно нечто очень скверное.