Пассажиры потянулись на платформу, предъявляя на входе билет. Допивая пиво, я замешкался и оказался среди последних, прямо рядом с фон Брюнингом. Он был так близко, что дым его сигары щекотал мне ноздри. Я украдкой бросил взгляд на протянутый им билет, но не разглядел названия, зато услышал, как кондуктор пробормотал себе под нос: «Эзенс». Большего мне пока и не требовалось. Я отправился в вагон четвертого класса, потеряв из виду преследуемого, но не рискуя, пока не хлопнула последняя дверь, выглядывать в окно. Когда мне это удалось, я заметил двоих опоздавших: один был высокий, другой среднего роста, оба в плащах и теплых шарфах. Лиц я не разглядел, но решил, что Беме среди них нет. Они не вышли из вокзала, а выступили с темного конца платформы, где дожидались своего часа. Проводник, угрюмо выговорив, пустил опоздавших, и поезд тронулся.
Эзенс. Прозвучавшее название не удивило меня, оно только оправдало уверенность, крепнувшую всю вторую половину дня. В последний раз сверился я с картой, успевшей уже запачкаться и затереться, и постарался запечатлеть ее в памяти. Главное: дорога на Бензерзиль и то, как она соотносится с течением Бензер-Тифа, пока оба не сходятся у моря. «Прилив в лучшей фазе!» Остро чувствуя отсутствие рядом Дэвиса, я прибег к своему дневнику и выяснил, что высшей отметки вода в Бензерзиле достигает около одиннадцати. Следовательно, примерно в течение двух часов (с десяти до двенадцати) в гавани будет пять-шесть футов глубины.
В Эзенсе мы будем без десяти девять. Поедут они дальше на лошадях, как неделю назад фон Брюнинг? Я подтянул ремень, потопал потяжелевшими от грязи сапогами и возблагодарил Бога за мюнхенское пиво. А куда направятся они из Бензерзиля и на чем? Как я смогу последовать за ними? Вопросы без ответа, но я готов был ко всему; украсть лодку – детская забава. Фортуна, я думаю, улыбнулась, Романтика поманила рукой, даже Море смотрело благосклонно. Но я еще даже не догадывался, что Воображение уже начало расправлять и разминать свои затекшие крылья.
На станции в Эзенсе я прибег к тактике, противоположной норденской: спрыгнул с подножки, поспел к выходным дверям раньше остальных, сдал билет и юркнул за станционные ворота, под покров темноты. Фортуна все еще улыбалась – ни один экипаж не ожидал пассажиров, да и вышли с поезда всего полдюжины человек, среди них два джентльмена в плащах, которые едва не остались в Нордене, и фон Брюнинг. Последний держался заметно впереди первой пары, но за воротами объединились и в отличие от остальных приезжих, свернувших к городу, направились к югу. Немало смутив этим меня, потому как это направление было прямо противоположно Бензерзилю и морю. Взвалив на плечо свой узелок, я верной тенью последовал за ними и повернул направо, не подозревая о последствиях. Когда передумывать было уже поздно, я заметил ярдах в пятидесяти впереди перекрытый барьером железнодорожный переезд и понял, что нам всем четверым придется ждать, пока поезд не пройдет. Так и случилось, и в течение пары минут мы стояли группой, старательно не замечая друг друга и не говоря ни слова, но явно настороже. Что до меня, то я «над ними про себя смеялся даже». Когда ворота переезда раздвинулись, троица продемонстрировала нежелание спешить, и я, тактично уловив намек, зашагал вперед, но через несколько минут остановился и навострил уши. Ничего не услышав, я осторожно вернулся назад и обнаружил, что мои друзья исчезли. В каком направлении, загадкой оставалось недолго – в расположенное слева, то есть к западу от дороги, в поле уходила поросшая травой тропка, и хотя видеть никого я не мог, зато слышал удаляющиеся голоса.
Я сориентировался на местности, шагнул на тропу, но передумал и пошел обратно к Эзенсу. Даже не обращаясь к карте, я понимал, что тропа выведет их к Бензер-Тифу где-то в районе лесопилки. В тумане можно было бы и пойти за ними, но ночь выдалась не слишком темная, и силы мне не мешало экономить, да и слова «прилив в лучшей фазе» крепко засели в памяти. Я рассудил, что мудрее будет поберечь время и мышцы, отправиться в Бензерзиль по кратчайшей дороге и подождать, когда они доберутся до деревни по извилистому Бензер-Тифу, инспекция которого, без сомнения, являлась частью их плана.
Было девять часов прохладной непогожей ночи, луна проглядывала сквозь пелену облаков. Оставив позади тихий Эзенс, я через час оказался уже недалеко от Бензерзиля и слышал шум моря. Подчиняясь навязчивой идее, что где-то рядом обязательно рыщет Гримм, поджидая визитеров, я свернул с дороги, не доходя до деревни, и вышел к гавани окольным путем, по дамбе. Из окон нижнего этажа гостиницы лился теплый свет, внутри я видел все местное общество, занятое игрой в карты. Во главе стола, как в старые добрые времена, восседал – на голове сдвинутая на затылок фуражка, у локтя рюмка с feine schnapps – наш неугомонный маленький почтмейстер, пронзительный возбужденный голос которого доносился даже до моих ушей. Сама гавань выглядела точь-в-точь как неделю назад. Почтовый галиот стоял на обычном месте у восточного причала, его грот был поднят, а оба близнеца-великана стояли на палубе и поплевывали за борт. Я громогласно окликнул их с берега (не называясь, конечно) и получил ответ, что через несколько минут судно отходит на Лангеог: ветер с берега, почта погружена, вода уже достаточно высока. Хочу ли я плыть? Я заверил, что не спешу. Убежденный, что мои друзья появятся еще не скоро, я тем не менее следил за галиотом, пока тот не отдал швартовы и не ушел. Одной непредвиденной ситуацией меньше. Шатавшиеся вокруг зеваки разошлись по домам, и портовые дела остановились на ночь.