– Делфзейл, – просуфлировал Дэвис.
– Делфзейл! – проревел я.
Послышалось предложение, в конце которого угадывалось слово «якорь».
– Течение несет нас на восток, – вполголоса сообщил Дэвис. – Сиди и не шевелись.
Больше окликов не было.
– Какие успехи? – поинтересовался мой друг после пары минут дрейфа.
– Пара зацепок и приглашение на ужин.
Зацепки могли подождать, приглашение – нет, поэтому с него я и начал.
– Как им-то удастся вернуться? – спросил Дэвис. – Если туман продержится, пароход наверняка опоздает.
– Нам не стоит полагаться на удачу. У депо стоит какое-то небольшое паровое судно, да и развиднеться может. Каков наш кратчайший путь?
– В условиях прилива пойдем по прямой линии на Нордерней, все мели уходят под воду.
Закончив приготовления (лампу Дэвис зажег заранее, как установил и компас), мы, не теряя времени, тронулись в путь. Он расположился на носовой банке, откуда удобнее было следить за штевнем лодки, лампа и компас лежали на настиле между нами. Сумерки начали переходить в темноту, непроглядную, густую, но мы все так же летели вперед по бескрайнему простору, сидя в маленьком круге оранжевого света. Борясь с усталостью и напряжением, я сосредоточился на добытых ключах к тайне, пытаясь восстановить в памяти мельчайшие подробности подслушанной беседы.
– Чего тут может быть семь? – окликнул я однажды Дэвиса, думая про литеры от «A» до «G». – Прости, не отвлекаю, – добавил я, так и не дождавшись ответа. – Я видел звезду, – была моя следующая реплика после долгого перерыва. – А теперь она исчезла. А вот опять! Прямо за кормой!
– Это боркумский маяк, – ответил через некоторое время Дэвис. – Туман рассеивается.
В лицо повеял прохладный ветер с запада, и с первым дуновением туман начало сносить прочь, и вскоре открылся прозрачный, усеянный звездами свод небес, все еще подсвеченный отсветами заката на западе и слегка серебрящийся на востоке от поднимающейся луны. Впереди замигал маяк Нордерней, и Дэвис получил возможность оторвать усталые глаза от пятна света.
– Проклятие! – выругался он вместо благодарности, и я был с ним совершенно солидарен. В тумане наш ялик мог потягаться с пароходом, но при ясной погоде наши шансы таяли.
Была четверть седьмого.
– За час управимся, если подналечь, – сообщил мой друг, взяв пеленги на оба маяка. Он указал звезду, которая должна постоянно находиться за кормой, и я снова пустил в работу ноющую спину и стертые ладони.
– Что ты говорил насчет семи чего-то там? – спросил Дэвис.
– Чего тут может быть семь?
– Островов, конечно. Это зацепка?
– Не исключено.
Засим последовала одна из самых удивительных наших бесед. Одна память хорошо, а две лучше, поэтому, чем быстрее я поделюсь с приятелем сведениями, тем больше шансов ничего не упустить. И вот, экономя дыхание, я вкратце поведал ему свою историю и ответил на столь же сдавленные вопросы. Разговор спас меня от гипнотизирующего влияния звезды за кормой, а нас обоих – от чувства глубочайшего переутомления.
– Шпионит в Чатэме, подонок, – прошипел Дэвис.
– И что с того? – спросил я.
– О броненосцах, минах, фортах не упоминали?
– Нет.
– Об Эмсе, Эмдене, Вильгельмсхафене?
– Нет.
– О транспортах?
– Нет.
– Думаю… я прав… в конечном счете. Это что-то связанное… с проливами… за островами.
Итак, этот увядший было росток снова пробудился к жизни, в то время как у меня фразы, противоречащие этой теории, глубже всего запали в душу.
– Эзенс, – возразил я. – Тот городок за Бензерзилем.
– «Wassertiefe», «Lotsen», «Schleppboote», – в свою очередь, подбирал аргументы Дэвис.
– «Kilometre», «Eisenbahn», – доносилось с моей стороны.
И так далее. Не стану утомлять читателя дальнейшей передачей этого диалога. Достаточно сказать, что вскоре мы поняли – суть заговора остается для нас загадкой. С другой стороны, появился новый след, и даже множество. Да и возник новый вопрос: стоит ли нам пойти им либо придерживаться принятого накануне решения и нанести удар тем оружием, которое у нас в руках? Был еще один животрепещущий вопрос, один среди многих: будет ли конец сюрпризам этого богатого на события дня? Прийти к определенному мнению я затруднялся, но чувствовал уверенность, что ответ мы узнаем сегодня за ужином.
Тем временем мы приближались к острову Нордерней. Зее-Гат был пересечен, и, подгоняемые последним порывом приливного течения и видя красный огонь на восточном пирсе, мы незаметно стали ослаблять усилия. Но отдыхать я не смел, потому как на такой стадии усталости механические движения оставались последней надеждой.
– Огни за кормой, – выдохнул я. – Два: белый и красный.
– Пароход, – отозвался Дэвис. – Но идет на юг.
– Теперь три.
Аккуратный треугольник из драгоценных огней – топаза, рубина и изумруда – обрисовался прямо позади нас.
– Поворачивает к востоку, – прокомментировал мой товарищ. – Навались, это пароход с Юста! Но нет, клянусь Юпитером! Слишком мал. Тогда что?
Мы налегли на весла, а драгоценные камни росли, превращаясь в нагоняющее нас паровое судно.
– Полегче, – скомандовал Дэвис. – Я узнал эти огни – паровой баркас с «Блица». Ни к чему, если нас поймают гребущими, как на регате. Прими немного к берегу.
Он оказался прав. Как во сне, я с трепетом и страхом взирал на ту самую маленькую пинассу, что буксировала нас из Бензерзиля.
«С нами все кончено», – мелькнула у меня, помнится, мысль. Страх беглеца охватил все мое существо, а замечание про «полицию», оброненное фон Брюнингом, звенело в ушах. Но катер поравнялся с нами и пропыхтел дальше, прежде чем я успел погрузиться в самую пучину отчаяния.