Загадка песков - Страница 31

– Для меня это не имеет значения. Я не из тех ослов, кто бредит о мести и всем таком прочем, как герои из грошовых книжек. Но меня сводит с ума мысль про того типа, который рядится немцем и который способен за пустяк лишить любого человека жизни. Я знаю море и думаю, наши парни дома несколько расслабились, – перескочил вдруг Дэвис на другую тему. – Ребят из Адмиралтейства пора разбудить. Да и, кстати, с моей стороны было бы вполне уместным желание свидеться с Долльманом.

– Логично, – кивнул я. – Вы расстались друзьями, и они могут быть рады видеть тебя. И поговорить вам есть о чем.

– Я… Мне… – замялся Дэвис, явно смущенный местоимением «они». – Эге! А ты хоть знаешь, что сейчас уже три часа? Как летит время! Клянусь Юпитером, туман, надо полагать, давно уже рассеялся.

Одним рывком я вернулся к реальности: к плачущим переборкам, выцветшему столу, не мытой после завтрака посуде – тем внешним символам жизни, на которую я себя обрек. Иллюзии продолжали стремительно рассеиваться, когда вернулся с палубы Дэвис.

– Что скажешь, если мы двинем в Киль немедленно?! – энергично воскликнул он. – Туман уходит, и ветер с зюйд-веста.

– Прямо сейчас? – растерялся я. – Но ведь это значит, что придется плыть всю ночь!

– О, вовсе нет. Если повезет.

– Но ведь в семь уже темнеет!

– Да, но нам нужно пройти всего двадцать пять миль. Согласен, ветер не совсем попутный, но в бейдевинд идти можно. Барометр падает, так что надо пользоваться шансом.

Спорить с Дэвисом о ветрах было бесполезно, и в результате мы отплыли, даже не пообедав. Бледное солнце проглядывало за белой пеленой, и в разрывах этой стены удивительные ландшафты Шлезвига то показывали, то вновь прятали милое личико, словно прелестница, шепчущая шутливое adieux ветреным ухажерам.

Звон выбираемой цепи заставил Бартельса подняться на палубу «Йоханнеса». Немец тер глаза и кутал шею в серую шальку, придававшую ему комичное сходство с пожилой хозяйкой меблированных комнат, вышедшей в утреннем déshabillé принимать товар у молочника.

– Бартельс, мы уходим, – объявил Дэвис, не отрывая глаз от работы. – Увидимся в Киле, я надеюсь.

– Вы, капитан, вечно спешите, – покачал головой старый шкипер. – Стоило подождать до завтра. Небо не слишком доброе, да и темнота опустится раньше, чем вы успеете выйти из Эккенферде.

Дэвис только рассмеялся, и вскоре его наставник превратился в маленькую фигурку, постепенно тающую в тумане.

Любопытный то был вечер. Вскоре начало смеркаться, и дьявол повел решительное наступление на мое мужество, для начала предложив жалкий чай вместо полноценного обеда, затем отправив заправлять бортовые огни. Для этого приходилось сидеть, скорчившись в три погибели, на баке и нюхать керосин, заливаемый в емкость лампы. Но самая серьезная атака на мои расстроенные нервы началась, когда на наше хрупкое суденышко опустилась ночь, предоставив ему вслепую прокладывать путь в непроглядной тьме. Я склонен полагать, что пережил тогда душевный кризис сродни тому, что охватил меня в тот вечер, когда я сидел на своем чемодане под Фленсбургом. Главной нашей цели я, связав, к добру или худу, свою судьбу с «Дульчибеллой», не ставил под сомнение ни на минуту. Но, предпринимая такой шаг, я несколько опередил себя и нуждался в уверенности, в настрое, подходящем для столь отчаянного предприятия, с помощью которого можно отбросить мелкие колебания.

Не в первый раз на выручку пришло чувство самоиронии. Я вспоминал самого себя в Лондоне, сгибающегося под тяжестью добровольно принятого обета и тщательно взвешивающего плюсы и минусы неожиданного приглашения. Вот наконец я решаюсь и отправляюсь прямиком в капкан, вышагивая с достоинством и сознанием собственной значимости. И, можно сказать, предстаю в роли клерка, похищенного шайкой беззаконных вербовщиков и силой доставленного на судно. Но в результате главный злодей оказывается безобидным старым приятелем, который расточает мне дифирамбы, запирает под замок и намерен воспользоваться моим знанием немецкого, затевая небольшую секретную операцию на морских просторах.

Следом за Юмором пожаловала Романтика. Она прятала лицо под вуалью, но я понимал, что это шорох ее одежд слышится мне в журчании пены за бортом, что это ее руки протягивают мне кубок с искрящимся вином, ее голос предлагает мне выпить и ободриться. Странно, но, едва пригубив, я сразу узнал этот вкус. Он не был похож на убогое пойло, которое подают в псевдобогемных заведениях в Сохо, не дорогой, но безвкусный напиток, что я поглощал в Морвен-Лодж. Нет, то был чистейший винтаж, вобравший все вдохновение древних времен, способный являться во множестве разных обличий и пробуждать к жизни тысячи умов, куда достойнее моего, но в основе которого всегда один и тот же рецепт: будоражащая кровь погоня за опасной тайной. Раз за разом пытался я ухватить этот настрой и удержать его. И под конец решил, что преуспел, хоть и с существенными оговорками.

Но до поры вино бурлило в моих жилах. Ветер пел, наполняя грот, призрачные гребни волн возникали из бездны, низким, завораживающим голосом распевая гимн приключениям. Как сильно, надо думать, оказалось снадобье, ибо та первая ночь под парусом грозила мне неисчислимыми ужасами. Спору нет, началось все хорошо: туман, как и предсказывал Дэвис, рассеялся, и свет маяка мыса Бульк указал нам безопасный путь ко входу в Киль-фиорд. Именно на этом отрезке пути мы, устроившись на корме и попыхивая трубками, вернулись к насущным проблемам, ведь мы ринулись в путь сломя голову, не успев все толком обсудить. Я выудил несколько новых фактов, хотя сомнения развеять не смог. Дэвис видел Долльманов только на их яхте, где отец с дочерью временно поселились. Про виллу на Нордерней он ничего не знал, хотя и высаживался однажды в гавани. Кроме того, у юной фройляйн имелась мачеха, оставшаяся на материке. Именно к ней и возвращались Долльманы в Гамбург, который, как пояснил мой друг, расположен достаточно далеко от моря, милях в сорока с лишним вверх по течению Эльбы от Куксхафена, который лежит у самого устья.