Мне в голову пришло очевидное предположение.
– Там же наверняка имеются форты и другие оборонительные сооружения? Не счел ли Долльман, что ты намерен сунуть нос, куда не надо? Кстати, он видел твою коллекцию книг по военно-морской истории?
– Видел. Разумеется, эта идея первой пришла мне в голову. Но нет, она ничего не объясняет. Начнем с того, что никаких фортов на протяжении этой первой, островной части нет и быть не может. Быть может, имеется что-нибудь на Боркуме, для защиты Эмса, но едва ли. К тому же я уже оставил позади Боркум и находился на Нордерней. А там защищать нечего. Со второй частью, речной, ситуация иная, не спорю. Подходы к Вильгельмсхафену и Бремерхафену, скорее всего, прикрыты фортами и минными заграждениями. Да и к Куксхафену, что в устье Эльбы, тоже. Но вряд ли мое появление там способно было обеспокоить их: любой пароход, идущий к гавани, видит столько же, сколько я. Что до меня, то я предпочитаю находиться на борту и редко схожу на берег. Да и честное слово… – Дэвис откинулся на спинку и расхохотался. – Неужели я похож на этих самых шпионов?
В моем представлении всплыл образ романтичного джентльмена, о каких пишут в шестипенсовых журналах: с «кодаком» в галстучной булавке, записной книжкой в подкладке плаща и набором париков в саквояже. Как бы мало ни расположен я был к веселью, удержаться от улыбки не удалось.
– Возвращаясь к побережью, – снова заговорил Дэвис. – В случае войны каждый дюйм его обретет сугубое значение при всех этих песках и прочем. Возьмем сначала крупные эстуарии, которые, конечно же, могут быть заблокированы или атакованы врагом. На первый взгляд кажется, что значение имеют только основные идущие по ним каналы. Сейчас, в мирное время, навигация по ним не является тайной. Фарватеры обозначены бакенами и освещены, как улицы, они открыты для всех и очень загружены. И очень подробно нанесены на карту, потому как от этой точности зависят миллионы фунтов коммерческих прибылей и убытков. Но посмотри на массивы песков, пересекаемые сетью мелких, приливных по большей части каналов, проходимых только для шмаков да каботажных судов вроде галиота Бартельса.
Мне пришло в голову, что во время войны очень многое будет зависеть как в обороне, так и в нападении именно от этих малых каналов. Глубина во время прилива там достаточная для сторожевых кораблей и небольших миноносцев, хотя для навигации нужно знать эти воды назубок. Давай допустим, что в роли противника Германии выступаем мы. Обе стороны будут использовать данные проходы как связующее звено между тремя эстуариями. В нашем случае легкий миноносец (не контрминоносец, обрати внимание) способен пройти по ним под покровом ночи от Яде до Эльбы, устроив настоящую бойню скопившимся там судам. Беда в том, что я сомневаюсь, знает ли хоть единая душа в нашем флоте эти каналы. У нас нет тут каботажного судоходства; что до туризма, так английских яхтсменов здешние места не привлекают. Но вдруг случилось так, что мне пришла в голову идея исследовать в индивидуальном порядке эти протоки.
До меня стало доходить, к чему он клонит.
– Теперь про острова, – продолжил Дэвис. – Тут я, признаюсь, поначалу пришел в тупик, потому как вопреки отмелям за ними, пронизанным теми же удивительными каналами, там нет ничего, что стоило бы защищать.
Так почему бы не позволить чужестранцу вроде меня свободно бродить по ним? Но Долльман все же устраивает именно там свою штаб-квартиру, и, думаю, не просто так. И тут до меня доходит, что удивляться-то нечему. Фризские острова смыкаются с эстуариями и тем самым образовывают превосходную базу для легких сил, которые могут незамеченными проходить под их защитой, как мимо линии фортов, из Эмса в Яде и далее до Эльбы.
Но вернемся к тому, что для нас это неведомый край. Местных галиотов снует тут множество, но иностранные суда не заходят, осмелюсь предположить, никогда. Может статься, та или другая заграничная яхта заглянет в пролив между островами с целью укрыться от шторма и очень радуется, убравшись отсюда подобру-поздорову. Подведем итоги. Мной обуревает прихоть облазить эти места, а Долльман избавляется от меня. Он не немец, но связан с немцами, в том числе с германским флотом. Он обосновывается на побережье и знает его как свои пять пальцев. И пытается утопить меня.
Дэвис пристально и взволнованно посмотрел на меня.
– И что ты на это все скажешь?
Это был очень непростой вопрос, потому как эти материи лежали далеко за пределами моей компетенции. Они касались моря, причем такой его части, о которой я не имел ни малейшего представления. Имелись и иные трудности, которые я видел более ясно, нежели Дэвис, человек, полностью погруженный в свои увлечения, пытающийся наедине сам с собой осмыслить пережитое недавно опасное приключение. И все же его рассказ и теория (несколько потерявшие, боюсь, в моей передаче свои краски) сильно затронули меня. Его убежденность, перемены в поведении, эти внезапные вспышки и столь же внезапное смущение зародили во мне симпатию, о которой я даже не подозревал. Я заметил, что постоянно пытаюсь разглядеть под личиной этого большого ребенка серьезного человека, отделить горячие порывы юности от трезвых суждений взрослого. Но у меня даже мысли не возникло отринуть всю эту историю о кораблекрушении как горячечный бред. Правдивые голубые глаза Дэвиса и его бесхитростный характер не оставляли камня на камне от подобных идей.
Было очевидно также, что он нуждается в моей помощи. Этот факт мог бы серьезно повлиять на мое мнение, будь Дэвис не таким, какой есть. Но надо было быть совершенно черствым сухарем, чтобы удержаться от сочувствия к этому человеку и его предприятию, и мне не пришлось делать над собой усилие, чтобы поддержать друга, все равно, прав он или ошибается. Итак, взвесив свои сомнения, я пришел к твердому решению, что мы обязаны во всем разобраться.