Мы обогнули низкий, поросший травой мыс, который я только что заметил.
– Надо делать фордевинд, – заявил Дэвис. – Просто подержи руль, хорошо?
И, не дожидаясь согласия, он уже налег на грота-шкот. Кое-какие навыки управления румпелем у меня имелись, но поворот фордевинд – маневр весьма сложный. Вряд ли хоть один яхтсмен удивился бы, услышав, как гик, воспользовавшись возможностью, с оглушительным грохотом перекидывается на другой борт и опутывает меня и румпель шкотом.
– Фордевинд с остановкой, – грустно прокомментировал Дэвис. – Ты еще не привык к «Дульчи». Она очень отзывчива на руле.
– Куда надо править-то? – ошалело спросил я.
– А, не беспокойся, я возьму румпель, – отозвался он.
Мне подумалось, что самое время прояснить ситуацию.
– Я полный профан по части хождения под парусом. Тебе придется многому меня научить, иначе в один прекрасный день я устрою тебе кораблекрушение. Понимаешь, когда я плавал, там всегда был экипаж…
– Экипаж! – раздалась полная царственного презрения реплика. – Ха, да удовольствие от этой затеи состоит именно в том, чтобы все делать самому.
– Вот-вот, сегодня утром я в этом убедился.
– Мне чертовски жаль! – Его отчаяние и раскаяние выглядели немного комично. – Но есть и еще кое-что, в чем ты можешь быть полезен, как никто другой.
Дэвис резко смолк.
Мы шли вдоль берега небольшой бухты, направляясь к расселине в низком берегу.
– Это залив Эккен, – сообщил Дэвис. – Давай заглянем в него.
И через пару минут мы уже дрейфовали по узкому проливчику, за которым открывалось большое водное пространство. По обоим берегам шли дома. Некоторые буквально нависали над водой, другие выходили к ней деревянной лестницей или миниатюрным причалом. Вьюнок и роза оплетали стены и крылечки. В затоне на одной стороне размещалась грубо сделанная пристань с несколькими маленькими шмаками, говорившая о наличии незначительного масштаба торговых интересов, тогда как небольшое уличное кафе с покосившимися беседками и усыпанными листьями столиками свидетельствовало о столь же незначительно развитой сфере туризма. Преобладающая цветовая гамма из оранжево-красных тонов частично объяснялась окраской деревянных стен домов и иных построек, частью относилась на счет кустарников и деревьев, которых успели уже коснуться проворные пальчики осени. Вот так и скользили мы по этой роскошной морской аллее, пока та не закончилась, влившись в широкое водное пространство, где наши паруса, жалобно трепетавшие на мачтах, не затихли удовлетворенно, наполнившись ветром.
– К повороту! – напряженно скомандовал Дэвис. – Нам предстоит пройти через это еще раз.
И мы повернули.
– Почему бы не бросить якорь и не задержаться здесь?! – возопил я, любуясь на берег, расстелившийся перед нами во всей красе.
– А, мы видели уже все, на что стоило поглядеть, да и нельзя упускать такой бриз.
Для Дэвиса всегда было пыткой чувствовать, как попутный ветер бесполезно утекает прочь, пока он стоит на якоре или торчит на берегу. Берег в его понимании являлся субстанцией второсортной, служащей всего лишь полезным приложением к морю в качестве источника необходимых припасов.
– Давай-ка перекусим, – предложил мой друг, когда мы продолжили путь по фиорду. Образы прохладительных напитков, аппетитных салатов, белоснежных салфеток и внимательных официантов с издевкой помахали мне в воображении.
– Язык в ящике под диванчиком правого борта, – раздался глас судьбы. – Пиво под настилом, в льялах. Я пока обогну тот буй, а ты, если не против, приступай без меня.
Я уныло повиновался, однако спертый воздух и скрюченное положение помутили, должно быть, мои способности, потому как, открыв ящик под кушеткой и пошарив в нем рукой, я выудил липкий предмет, оказавшийся банкой с лаком. Я с возмущением запихнул ее назад и попробовал достать соседнюю, отчаянно сражаясь с креном яхты и острыми краями швертового колодца. В полутьме виднелась мешанина покрытых испариной и источающих аромат сырости жестянок различных размеров. Размокшие и расплывшиеся этикетки, напоминающие ободранные объявления на афишной тумбе, говорили о супах, карри, говядине, тушенке и прочих таящихся внутри деликатесах. Я выбрал банку с языком, вернул малоприятные ароматы в заточение, задвинув ящик, и отправился на поиски пива. Да, хранение в льялах, видимо, не вредит пиву, думал я, опустившись на колени и поднимая доски, но меня устроил бы более доступный и менее влажный винный погреб, нежели впадины между склизкими чушками балласта, откуда я выуживал бутылки. Я оглядел с таким трудом добытые и не слишком презентабельные яства, чувствуя легкое головокружение и полное отсутствие аппетита.
– Все достал? – крикнул Дэвис. – Открывалка висит на переборке, тарелки и ножи в буфете.
Я покорно исполнил долг. Ножи и тарелки встретили меня на полпути – буфет располагался с наветренной стороны и сейчас клонился книзу. Стоило открыть защелку, как посуда прыгнула прямо мне на грудь, после чего с грохотом и звоном посыпалась на пол.
– Такое часто случается, – послышалось сверху. – Не переживай! Небьющихся нет. Иду вниз, на помощь.
И он пришел, оставив «Дульчибеллу» следовать своему разумению.
– Пойду-ка лучше на палубу, – сказал я. – И какого дьявола нам было не пообедать с комфортом в Эккене, а не устраивать этот чертов пикник? И куда тем временем идет яхта? И как мы будем есть на этом наклонившемся столе? Я по локти в лаке и грязи и по колено в битой посуде. А теперь еще и в пиве!
– Тебе не стоило ставить его на стол при таком крене, – невозмутимо заявил Дэвис. – Но не волнуйся, оно стечет через щели в льялы.