В последовавшей сцене паники я, скажу без ложной скромности, был единственным, кто сохранял спокойствие. Впередсмотрящий стрелой ринулся на корму, крича приятелю на лихтере. Гримм, сопровождаемый по пятам пассажирами, в мгновение ока вылетел на палубу, сыпля громами и молниями. Он кинулся к штурвалу, предупредительно уступленному мной, зазвенел телеграфом, стал дергать спицы. Под напором отлива буксир накренился, ветер, темнота и дождь усиливали беспорядок.
Я, в свою очередь, отступил за дымовую трубу, скинул сослуживший мне хорошую службу плащ и метнулся к шлюпке. Долгий и горький опыт сидения на мели подсказывал, чего следует ожидать. По пути я врезался в одного из пассажиров и завербовал его себе в помощники. Случай позволил мне разглядеть его лицо, и догадка подтвердилась. Передо мной стоял человек, который в Германии, как никто иной, имел право настаивать на чем угодно.
Когда мы вдвоем добежали до шлюп-балок, с левого борта послышался резкий звук, похожий на пистолетный выстрел. Как я понял, это баржа, имеющая осадку меньшую, чем у парохода, пролетела мимо последнего и порвала буксирный трос. Снова поднялся гвалт, среди которого я разобрал голос Гримма: «Спустить шлюпку!» Да только приказ этот был исполнен раньше, чем его отдали. Мы с господином пассажиром распределились на талях и аккуратно спустили лодку. Покончив с этой операцией, я проворно ухватился за оттяжку троса и спрыгнул в шлюпку. Высота была небольшой, потому как буксир сильно накренился на правый борт – примите во внимание наш курс и направление отливного течения и поймете, почему. Носовой крюк поддался сразу, а вот кормовой держался намертво.
– Потрави! – властно скомандовал я, а сам потянулся за ножом.
Помощник подчинился беспрекословно. Крюк вышел из кольца, я отбросил высвобожденные тали, и шлюпка поплыла.
Не берусь гадать, когда атмосфера недопонимания на выброшенном на берег пароходе сменилась на более продуктивную, потому как задолго до этого я оснастил уключины, вставил весла и при помощи отлива и ветра весело погреб обратно, к острову Нордерней, огни которого просвечивали сквозь дождевую пелену на севере. Сначала я погнал лодку по направлению к лихтеру, безнадежно засевшему с подветра, но, как только счел себя на безопасном расстоянии от буксира, повернул к собственному спасению. Послышался залп разъяренных воплей, но вскоре он стих вдали. На полном ходу при отливе, еще не достигшем низшей отметки! Они тут простоят часов пять, не меньше. Заблудиться было невозможно, и при помощи природных своих союзников я махом проделал нужные две мили. На последнем отрезке, где мой курс пересекал Рифф-Гат, пришлось преодолеть изрядную болтанку, а потом я обернулся через плечо, испытывая Бог весть какое волнение, и стал искать глазами низкий корпус и конусовидную мачту «Дульчибеллы». Ее нет! Но нет смысла искать там, где оставил. Лихорадочно орудуя веслами, я промчался по гавани мимо дремлющего парома и, хвала Небесам, увидел пришвартованную к пирсу яхту.
– Кто идет? – послышалось снизу, когда я ступил на борт.
– Тише, это я.
Мы с Дэвисом обнялись в темноте каюты.
– Как ты, старина? – спросил мой друг.
– Отлично. А ты? Спички! Сколько времени? Скорее!
– Господи, Каррузерс, какого черта ты с собой сотворил?
Подозреваю, после двух дней бродяжничества вид у меня был еще тот.
– Десять минут четвертого, – прервал его я. – Это вторжение в Англию! Долльман на вилле?
– Вторжение?
– Долльман на вилле?
– Да.
– А «Медуза» на плаву?
– Нет, засела в грязи.
– Проклятие! А мы?
– Да, но «Дульчи» задвинули за паром.
– Тогда выводим ее! Выталкиваем! Режь концы!
В течение нескольких трудных минут мы пыхтели, пока не вывели «Дульчибеллу» на глубокую воду впереди парохода. Одновременно я шепотом поведал Дэвису основные факты.
– Сколько нам требуется, чтобы выйти в море? – спросил я.
– Десять минут.
– Когда рассвет?
– Солнце встает в семь, светать начнет около пяти. Куда идем?
– В Голландию или в Англию.
– Немцы начинают вторжение уже сейчас? – без тени волнения поинтересовался Дэвис.
– Нет, только репетируют! – не к месту пошутил я.
– Тогда можно подождать.
– Ждать мы можем в аккурат полтора часа. Идем на берег, прижмем Долльмана. Нам следует разоблачить его и забрать обоих на борт. Сейчас или никогда. Все святые, дружище, ну не в таком же виде! (На Дэвисе еще красовалась пижама.) Морской костюм!
Пока он приобретал христианское обличье, я продолжал излагать факты и обрисовал план.
– За тобой наблюдают? – поинтересовался я.
– Думаю, да. Парни с «Корморана».
– «Корморан» здесь?
– Да?
– Экипаж?
– Сегодня никого нет. Гримм забрал всех на тот буксир. Я видел. И еще одно – «Блиц» тут.
– Где?
– На внешнем рейде. Ты разве его не видел?
– Я не смотрел. Но его капитан в отсутствии. Так же, как Беме, некий третий и ребята с «Корморана». Берег чист. Сейчас или никогда.
Снова пошли мы по длинному пирсу и молчаливым улицам, подставив спину дождю. Ноги наши словно летели, так мне казалось. Усталости я не чувствовал. Дэвис иногда переходил на бег, бормоча себе под нос: «Подлец!»